Честна вдова, Офимья Александровна,
От свово мужа роднаго, Микиты Алёксеича,
Оставалось от него что чадо милое,
Чадо милое — единое,
Что Добрынюшка Микитович!
Как задумал он поехать во чисто поле,
Во чисто поле, на болыну дороженьку.
Как уговариват его честна вдова,
Честна вдова, Офимья Александровна,
Как свое дитя ли, чадо милое,
Чадо милое — единое,
Что Добрынюшку Микитича:
— Не покидай меня, честну вдову,
Что Офимью Алёксандровну;
Не оставляй свою жену младу,
Что Настасью Тимофеевну,
И своих ты малых детушек,
Малых детушек-лебёдушек! —
И спроговорит Добрынюшка Микитович:
— Ай же ты, родитель моя матушка,
Честна вдова, Офимья Александровна,
На что ж ты меня, матушка, безчастна, спородила,
Не учасью-таланом меня ты наделила?
Ты бы, матушка, меня-то спородивши,
Ты бы учасью-таланом да не обделила!
И как же мне, честна вдова, Офимья Алёксандровна,
Как же мне не заступиться за родных своих;
За родных собратиев, сердцу ближних?..
За своих собратиев, за весь белый свет?..
Вот, родитель-матушка, глупый мой ответ.
Как наехали поганы люди, супостатные,
Они режут, бьют моих собратиев...
Не сидится здесь мне без работушки,
Им помочь идти — одна заботушка,
Заботушка моей ли буйной вот головушки! —
Надевает тут Добрынюшка Микитович
Как свое-то платье самоцветное,
Свои латы он железныи,
Сboи поручи, что медныи,
Чтобы пулей-то его не пробивало,
Чтобы сердце молодецко не дрожало.
Не трава-ковыль качается —
Богатырь перед родитель-матушкой склоняется,
На булатный нож свой опирается:
— Уж ты бласлови, родима моя матушка,
Что свое дитя ли милое,
Дитя милое — единое!
Ты на гибель ли да бласлови всех супостатовьев,
На защиту — что собратовьев!.. —
Тут с колен он поднимается,
На перёное крылечко опирается.
Вот выводят что коня-то добрато,
Его Бурушку косматова;
Он к коню ли приближается,
На четыре стороны он поклоняется:
— Ай же ты, мой добрый конь,
Ретивой ли Бурушка, косматый мой,
Ты служи мне верой-правдою,
А в свободно времечко — утехою! —
На коня кладет он потнички-то мягкие,
А на потнички кладет седёлечко черкальское;
Он подтягиват двенадцать крепких подпругов,
А подпруги-то те были все шелковыи,
Что не ради-то красы, а ради крепости,
Чтоб могли могучаго богатыря снести.
Тут в свой дом он ворочается,
Господу чтоб богу помолитися,
На четыре стороны родным всем поклонитися,
А особину поклон — честной вдове,
Что родитель своей матушке.
И спроговорит ли молода жена, Настасья Тимофеевна:
— А когда ж тебя домой-то ждать, надёжа наш,
Что надёжа ли, Добрыня сын Микитович? —
И спротоворит Добрыня сын Микитович:
— Как не милая б была семья мне, не любимая,
Так казнил бы буйную твою я голову
За твои за речи не умильныя!
Проживи-тко молода жена, Настасья Тимофеевна,
Проживи-тко без Добрынюшки Микитича ты шесть годов.
Если через шесть годов домой не буду я,
Хошь — вдовой живи, а хошь — замуж пойди,
Хошь — за боярина, не хошь — то за крестьянина,
Хошь — за купца пойди ты за богатаго,
За домовитаго и тароватаго,
А не ходи ты лишь за братца моего крестоваго,
За смелаго Алёшу за Поповича. —
Как прошло тому времечки ровно шесть годов,
Как тут стал нахаживать князь Стольный Киевский,
Как он стал тут подговаривать
Молоду жену, Настасью Тимофеевну,
За смелаго Алёшу за Поповича.
И спроговорит что молода жена, Настасья
Тимофеевна:
— Я исполнила-то его заповедь уж ровно шесть годов,
Я еще ее исполню шесть годов, шесть долгих веков! —
День за день идет — и как трава растет,
Неделя за неделю — как вода течет:
Как прошло тому ли времечку двенадцать лет,
Со Добрыни-то Микитича да со большой войны,
Со большой войны, да со чиста поля.
Стал опять тут Стольный князь нахаживать,
Молоду жену так подговаривать,
Женский разум так обманывать:
— Нету в живности Дабрынюшки Микитича,
Во чистом поли он с неприятелем съезжалися,
Крепку грудь о грудь оны бивалися;
Сорубил враг буйную головушку,
Поташшпил Добрыню в план Микитича;
Его Бурушка себе тогда он ваял —
Не видать ти боле-то Добрыми, жене верноей
Не слыхать его и речи молодецкоей! —
Пораздумалась Настасья Тимофеевна:
— Нет ни весточки, ведь нет ни грамотки,
Ничего-то нет мне от Добрынюшки Микитича... —
Понаумилась день за день молода жена,
Молода жена Настасья Тимофеевна,
И решила за Алёшу за Поповича
Идти замуж, что за смелаго за братьица.
Слезно плакала честна вдова Офимья Александровна:
Унимала что невестушку свою любимую,
Молоду жену Настасью Тимофеевну:
— Не ходи-тко ты за смелаго Алёшу за Поповича,
Уж пождем еще два годика
Мы Добрынюшку Микитича —
Ты свово мужа, я сыночека,
Что сыночека любимаго,
Моего дитя единаго.
Не послушалась Настасья Тимофеевна
Что честной вдовы Офимьи Алёксандровны.
Он сделали почестен сланный пир,
Как пошла она за смелаго Алёшу за Поповича.
Как шел пир да найвеликоий, —
Был сам князь да Стольний Киевский,
Вся князьях тут былиибояре все,
Все купцы — что наибогатыи
Как на том честном да на пиру.
А в то время приехал посол
Кп честной вдове Офимье Александровне.
Приезжает-то детина незнакомый,
Он челом бьет - низко кланяется:
— Ты-ко здравствуй-то, честна вдова,
Что честна вдова, Офимья Алёксандровна;
Ат-ко где-ко у тебя любимая семья,
Любимая семьи, молода невестушка,
Что невестушка, Настасья Тимофеевна? —
И спроговорит честна вдова Офимш Александровна:
— Аи же ты, детинушка-холопышко,
Коли было б у меня-то красно солнышко,
Не смеялся б ты над домом над моим вдовиныим,
Над моим житием-бытьем сиротскиим!
Закатилось мое красное ли солнышко,
Закатается теперь и ясный месюшгко, —
Что невестушка моя любимая,
То Добрынюшки жена родимая...
Как замуж пошла Настасья Тимофеевна
За свово за братца крестнаго,
Что за смелаго Алёшку за Поповича! —
И спроговорит детинушка-холопышко:
— А коль в живности Добрынюшко Микитович?! —
И просил он свое платье скоморошино
И гусёлышка свои яровчаты. Он поедет на почестен пир,
Что ко смелому Алёше ко Поповичу.
Падает ему Офимья Алёксандровна
Со испугу цветно платье скоморошино,
Подает, сама-то оглядается
И холопышкиной смелости дивляется.
Тут оделся-то Добрынюшка Микитович
И поехал на честной на пир.
Что ко смелому Алёше ко Поповичу.
Он приходит во высок терем:
Поразставлены столы дубовые,
из дерева явора.
Поразсажены честны что гостюшки,
Все места вокруг стола призабраны,
Поразставлены все яства-то сахарныя,
А и пивства все боярския медвяныя.
Тут гостям челом Добрыня бьет,
Бьет челом он, кланятся;
Осббину поклон он стольнику,
Стол иному-то князю Киевскому.
И опроговорит Добрьнюшка Микитович:
— Тут уж нет ли мне ко места-местечка,
За столом мне места за дубовыим? —
Отвечат тут князь да Стольный Киевский:
— У нас местечки-то, вишь, все заняты,
Все места гостями принасажены;
Тебе местечко на печеньке да на муравленой! —
Испроговорит Добрынюшка Микитович:
— Тако ль молвишь, Стольный князе Киевской?!.
Мне-ко местечко зде да повыше всех,
Мне-ко место-местечко получше всех! —
И все гости на пиру да наедалися,
Допьяна оны все напивалися.
И все тут да порасхвастались:
Иной хвастает житьем-бытьем,
Иной хвастает златой казной;
Умный хвастает отцом да матушкой,
А безумный — молодой женой!
Стал как в ту поры Добрынюшка Микитович
Но гусёлышкам подрачивать,
По струнам-то пальчики поваживать:
Все-то гости звеселилися.
И спрогбворит князь Стольный Киевский:
— Вот тебе три местечка любимыя:
Перво местечко — что подле-то меня,
Друго местечко — что супротив меня,
Третье место-местечко — где хошь садись! —
И сел Добрынюшка Микитович
Что супротив Настасьи Тимофеевны.
И спрогбворит что Стольнику он Киевскому:
— Налей-ко ты мне чару зелена вина! —
А в эту ли он чару зелена вина
Спустил свой золотой обручный перстень,
Которым со Настасьей Тимофевной обручалися.
Ту подносит чару он Настасье Тимофевне:
— Ты бери-ко чару ту единой-то рукой,
Уж ты пей вино единым духом:
Выпьешь до дна — увидаешь доста!
А не выпьешь до дна — не увидишь добра. —
И взяла она чару единой рукой,
Выпивала вино что единым-то духом
И увидала на дне золотой перстенек,
Которым обручались они со Добрынюшкой.
И стал Добрыня Микитич выспрашивать:
— Кто ж из вас Настасью Тимофевну подговаривал
За смелаго Алёшу за Поповича? —
И все гости тут да изумлялися,
Друг на друга оглядалися:
Тут больший-то туляется за средняго,
А средний-то туляется за младшаго,
А у младшаго-то и ответа нет!
Тут вставала молода жена, Настасья Тимофеевна,
Что вставала-то она на резвы ноженьки,
Чрез дубовый стол она перескочила
И поклонилася Добрынюшке Микитичу,
И во всем она ему да тут спокаялась.
Все-то гости с пира разбежалися,
А стольный сам князь Киевский
Во Микитину во вотчину ушел.
Все-то рады, кого бог унес!
И взял Добрыня тут Микитович,
Взял Алёшу за жёлты кудри,
Повытащил его из-за дубов а стола,
Да и метнул его он о дубовый пол.
Таскал он, что хотел, сам приговаривал:
— Всякий-то чорт, то правда, женится,
Да не всякому-то женитьба удавается,
Как удавалася Алёшеньке Поповичу,
Мому смелому что братцу ли крестовому...
Как не дивую я разуму женскому,
Дивую я псу милитеньскому! —