В.Г. Мирзоев
“Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли”
Москва, "Мысль", 1979.

К оглавлению :: На следующую страницу

БЫЛИНЫ. ПОЗНАНИЕ ПРОШЛОГО

В настоящее время известно, что эпос возник на мифологической почве [1]. Представления родового строя сменяются более прогрессивными, более истинными понятиями периода ранней государственности. Переход от мифологического образа мышления к эпическому означал следующий шаг вперед по пути установления новых фактов окружающей действительности, новых связей между ними и освобождения человека от целой вереницы ложно понятых явлений природы и общества. Эпическое восприятие действительности по сравнению с мифологическим стало гораздо объективнее, приближено к реальности. Оно дало человечеству значительно больше истинной информации о фактах, прояснило многие фантастические представления, спустив их на землю, обнаружило типические черты в окружающей действительности, представило силы природы хотя и грозными, но одолимыми, избавив людей от подавлявшего их страха. Эпос отрицает мифологию, противопоставляет себя ей, но это не означает, что он не наследует многих ее верований и легенд.

Русский героический эпос частично сохранил древнейшие мифы. Борьба эпического и мифологического начал сопровождает древнейшие русские былины, обнаруживающие таким образом те нижние слои, на которых впоследствии было возведено величественное здание героических сказаний. Собственно, эпос воспринял от предшествующей ему мифологии основную идею — борьбы. Но в мифологическом сознании она происходила в фантастическом мире, а в эпическом была перенесена на землю, где место фантасмагорических чудовищ заняли боги, титаны, богатыри, герои. В эпосе мы видим и угадываем не только символы и идеи, но и нередко различаем и историческое зерно, исторические факты. Наряду с трансформированным народным сознанием — разного рода змеями, соловьями-разбойниками и прочими рудиментами первобытного сознания — на арену повествования выступают исторические деятели. Если в своем целом эпос не может дать нам историю народа в его главнейших событиях, то он тем не менее отражает, хотя и очень приближенно, общий характер исторической эпохи.

Эпический рассказ по праву может считаться порогом к историческому повествованию, предысторической ступенью знания. Сосуществование фантазии и вымысла, фактов и исторических имен не должно здесь нас смущать. Оно временное, и развитие эпического рассказа постепенно, со временем переходит из предысторического в историческое, устное повествование — в письменное, а зыбкий по своей форме и по своему содержанию меняющийся рассказ — в письменные свидетельства, прочно отлитые в строки. Мифические чудовища эпос помнит очень смутно. За редким исключением, все эти фантастические существа враждебны человеку, постоянно нападают на Русь. Целостное, еще не расчлененное сознание былинного человека не совсем ясно различает оттенки и виды зла, которое воспринимается как нечто объединенное или во всяком случае соединяемое в один и тот же образ или в группу аналогичных образов, созданных эпическим воображением. Зло воспринимается как нечто внешнее по отношению к Руси. Оно олицетворяется в виде образа, воплощающего язычество, внешних врагов, нарушителей морали, семейных обычаев, похитителей женщин, разбойников, татар, черную магию и т. п. Зло приходит на Русь извне и может быть снова изгнано в свои владения. Таким образом, злое начало есть нечто имманентно не присущее Руси, а характеризующее только внешние по отношению к ней силы.

Если судить с современной точки зрения, требующей от исторического повествования наивозможной точности в общей обрисовке событий и в ее деталях, героический эпос, конечно, не выдерживает никакой критики. Разумеется, сегодняшняя мерка событий не может быть признана приемлемой —- такой подход не был бы научным, историческим. Для определения места былин в реконструкции прошлого лучше обратиться к сравнению с предыдущим этапом — мифотворчеством, и только в этом случае мы найдем верный критерий для сопоставления.

Прежде всего для эпоса характерен антропоморфизм. В отличие от мифологии действующие лица в эпосе — люди, а не животные и чудовища, заполняющие легенды первобытности. В эпосе, как мы видели, химеры появляются только в качестве главным образом воспоминаний о прошлом, в известной мере в виде рудимента. Персонажи эпоса резко отличаются своей реальностью от мифологии. Это — богатыри, князья, народ, мужчины и женщины, дети и старики, т. е. в общих чертах реально представляемое сказителями человеческое общество во всем его разнообразии. Герои эпоса, люди огромной силы и стремлений, гиперболизированы, однако не настолько, чтобы потерять свое человеческое существо, превратиться в богов или чудовищ. Эпические персонажи стоят на промежуточном рубеже между мифологическо-космиче-скими чудовищами и последующей ступенью познания, воплощающей события и людей реалистически. Герои эпоса уже сошли на землю, но воображение древнего человека еще время от времени отрывает их от реальной почвы, наделяет их отдельными мифологическими чертами.

Былинный эпос являет собой яркий пример, характерный для истории как знания вообще. В русском героическом эпосе, как нигде, особенно тесно переплелись объект и субъект познания. Если в наше время стало бесспорным, что народ был создателем былин, то не менее бесспорную истину представляет и тот факт, что народ был главным объектом былинных песен. За сравнительно редким исключением, предметом былинных описаний были русский народ, его жизнь и особенно его борьба.

Однако, когда мы говорим о народе как объекте былинного повествования, мы не совсем точны. Правильнее было бы говорить о представителях народа, которых так ярко живописуют былины. Непосредственное изображение народа в былинах сравнительно редко встречается, но все же есть: «Василий Игнатьевич и Батыга», «Бунт Ильи Муромца против Владимира», «Василий Буслаев и новгородцы» и «Смерть Василия Буслаева». Прямое изображение народных масс былинами — следствие того непосредственного их влияния на политическую жизнь, которое было характерно для крупнейших городов Киевской Руси, широкоизвестных своей удалой вольницей, сильной своим числом и нередко решающей проблемы государственной жизни открытой борьбой. Следует в связи с этим заметить, что изображение народных масс в литературе и искусстве — крайне трудная задача. Обычно авторы прибегают к изображению представителей народа, а через, них — и самих масс. Такая манера изображения имеет давнюю традицию, начало которой положили былины.

Русский героический эпос с большой силой живописует представителей народа в образах богатырей, истинных выразителей народного характера, образа жизни, норм поведения и чаяний масс. Богатыри — лучшие представители русского народа, его гордость и надежда, опора бедных и угнетенных, гроза врагов. Идеальные черты — принадлежность только одного из трех знаменитых богатырей — «старого казака» Ильи Муромца, простолюдина, выходца из бедной крестьянской семьи, бесстрашного сберегателя Руси, бескорыстного патриота. Илья Муромец — первый могучий богатырь Руси, атаман богатырского войска, наделяемый былиной идеальными чертами. Второе место занимает Добрыня Никитич, росший без отца, постигший жизненные трудности. Он—«податаманье», первый после Ильи Муромца, отличающийся ученостью и учтивостью. Третий — Алеша Попович, сын попа, «невежливого роду», конюх в войске богатырей, обрисован былиной и с теневой стороны. Алеша Попович не чуждается «питья», «девок» и «выхвальбы». Таким образом, перед нами три народных типа, три характера, три широких обобщения человеческих черт.

Разумеется, разнообразие былинных персонажей не исчерпывается тремя богатырями. В русском героическом эпосе действует масса всевозможных образов, которые представляют различные классы и слои общества, их деятельность, психологию, общественные и частные стремления.

Проблема классового происхождения былин представляет серьезные трудности для исследователя. Если судить о русском героическом эпосе прежде всего по его содержанию (а это, по всей вероятности, должно служить главным критерием), то в нем, без сомнения, отражены настроения и чаяния всех классов и слоев общества.

Разнообразие сюжетов делает русский героический эпос энциклопедией древней русской жизни. Однако нельзя себе представить былины как произведения, целиком охватывающие все многообразие русской исторической жизни, да и было бы нелепым требовать этого. Войны с иноземными поработителями, социальные отношения, семейный быт, крестьянский труд, торговля и мореплавание — всюду идет борьба в эпическом рассказе, за все надо бороться, выстоять и победить.

Таким образом, если попытаться сформулировать предмет русского героического эпоса, то им является народная борьба во всех ее жизненных проявлениях. Цель былины — не достоверная передача фактов, а понимание смысла событий, проникновение в суть исторической действительности и передача исторического опыта народа сущим и грядущим поколениям.

Былины по-своему ищут связей между отдельными элементами природы и человека и стремятся передать найденные эмпирическим путем крохи положительного опыта во все области общественной и частной жизни. В этом смысле можно полагать, что в Древней Руси героический эпос был своеобразным учебником жизни, соединяющим в себе известные в то время области знания, и в первую очередь исторические представления.

Территориальные и хронологические рамки исторических понятий былин ограничены своим временем. Эпос знает, строго говоря, только один народ — русский, который живет во враждебном окружении. Постоянный и самый страшный враг русского народа — татары, которых былины всегда изображают очень многочисленными; и это не только эпическая манера, а отражение исторического факта. Другой опасный противник, хотя гораздо меньший, — литовцы (Ливонский орден), тоже злоумышляющие против Руси. Где-то находятся горы, которые вызывают опасение былины (там живет Змей). Жизнь былины активна, движение составляет форму ее проявления. Эпические богатыри находятся в постоянном движении, перемещаясь в пространстве, от центра к периферии и обратно. Каждое событие в летописи связано с движением: кто-то обязательно приезжает или уезжает, безотносительно к тому, друг это или враг. Динамичность былинной жизни противоречит установившемуся мнению, что жизнь русского средневековья была неподвижной. Напротив, былины связывают с перемещением все важные факты в жизни Киевской Руси, причем это относится не только к выдающимся персонажам, но и к «каликам перехожим», купцам, крестьянам и другим действующим лицам эпоса.

В связи с этим исключительную роль в былинах играет путь-дорога, изображаемая как в прямом смысле, так и метафорически. Дорога — это не только направление следования, но и то, что ожидает человека в будущем, неведомая ширь, которая вызывает беспокойство и в то же время манит своей далью. Дорога в былине — источник радостей и печалей, побед и поражений, жизни и смерти — словом, жизненный путь, понимаемый былиной как перемещение человека во времени и пространстве. Вот почему борьба за свободу дорог составляет немалую заботу былинного рассказа, для которого непроезжие, захваченные разбойниками дороги — символ застоя и упадка. Борьба за дороги сочеталась в былинном сознании с борьбой за перспективы народной жизни, за счастливую судьбу народа. Богатырь сам выбирал себе дорогу, иногда она его вела. Характерно, что эпос не позволяет своим героям выбирать легкий путь. Напротив, былина всегда ведет богатыря по наиболее трудной дороге, но и дает ему силы для совершения выдающегося подвига. Героический эпос не может избрать своим персонажам легкую судьбу — тогда он изменил бы самому себе. Пространство для былины — это прежде всего чисто поле, неоглядное во все стороны. Здесь видно на далекое расстояние, а ширь чистого поля позволяет разгуляться молодецкой силе.

Поле — это арена жизни, ее сцена, где былина развертывает свое действие. Русский богатырь немыслим без равнины, без поля, неуместен в другой обстановке, например в горах, где ему будет тесно. Тип русского богатыря, мощного, несколько медлительного в своих поступках, действующего главным образом при помощи прямолинейной тактики боя, как нельзя более подходит под ту географическую среду, в которой ему приходилось жить. Сама же земля рисуется былиной как «мать сыра земля» — представление, идущее от земледельческого культа. Русский эпос рассматривает землю с точки зрения крестьянина, земледельца, для которого она прежде всего мать, дающая ему жизнь и пропитание. Характерно, что здесь былина перекликается до некоторой степени со знаменитым древнеегипетским мифом об Озирисе, воспевшем влажную растительность — не просто растительность, а влажную растительность, подобно славянам, которые чтили не просто землю, а сырую (влажную) землю, годную для произрастания в ней полезных для человека растений.

Горы русский героический эпос воспринимает как враждебную для себя местность. Горы — это «горы змеиные», «дальние» и «Оскориные» [2], там живет Змей Горыныч, давний враг и мучитель Руси. Горы враждебны полю, антиподны ему. Там, в горах, находятся во полону русские люди. Былины плохо знают горы и ограничиваются лишь их упоминанием всякий раз в связи с горестным событием, временной победой врага. Впрочем, существуют еще и Святые горы, перемежающиеся с «плотными ущельями», в которых живет необыкновенной силы витязь Святогор. Былины поют славу этому геркулесу, чем-то родственному древнерусским людям, и в частности близкому знаменитому Илье Муромцу, младшему по сравнению с ним богатырю. Святогор — представитель старшего поколения, уже уходящего, хотя славного и почитаемого героическим эпосом. Не содержится ли здесь в былинах намека на происхождение славян, на святые Карпатские горы, как известно бывшие прародиной наших предков? К сожалению, как и во многом, здесь былины дают нам право только гадать, предоставляя для аргументации слишком мало материала.

Родиной для былин была Киевская Русь на всем ее протяжении— единое и сильное государство, предмет патриотической гордости русского народа. Все исходит из Киева, и все возвращается в Киев. Все остальные города, исключая Новгород, действуют в былинах эпизодически, появляясь и исчезая. Они только упоминаются, но не описываются — величина и красота, а также значение других городов были бы умалением Киева — матери городов русских. Мы знаем не только о великокняжеском дворце и общем облике великолепного города, его красоте и богатстве, но и, следуя за эпическим рассказом, идем рядом с Добрыней Никитичем «по широким по улицам, по частым мелким переулочкам» [3] и даже нескромно заглядываем в окна, наблюдая вечеринки древних киевлян. Киев — материальный, духовный и территориальный центр Древней Руси — составляет основной элемент всей структуры былин, которые, можно сказать, мыслят «киевскими категориями»: высокие эпитеты, которыми наделяет эпос стольный град Киев, — не только художественный, но и политический прием. Другой былинный цикл — новгородский, гораздо меньший по размеру и числу былин, подчеркивает эпическое восприятие богатства «славного Новограда» и его вольницу с ее широтой, удалью и предприимчивостью. Новгородские былины поют торгово-экономическое (но не политическое) значение своего города, прибавляя к этому еще его великую роль в отважных мореплаваниях.

Приезду «гостей», вообще торговой деятельности былины придают большое значение. Известно, что помимо экономического значения торговля, особенно в древнем мире и средние века, имела важное культурное значение обмена достижениями разных цивилизаций. Особенно характерна в этом отношении известная былина о Соловье Будимировиче, рисующая нам древний торговый путь:

Мхи были, болота в Поморской стране,
А голые щелья в Беле-озере,
А тая эта зябель в подсеверной стране,
А... сарафаны по Моше-реке,
А толсты становицы в Каргополе,
А темные леса те Смоленские,
Широки ворота Чигаринские.
Из-под дуба, дуба, дуба сырого,
Из-под того камешка из-под яхонта
Выходила-выбегала мать Волга-река;
Она устьем бежит во сине море,
Во то сине море во Турецкое.
По той ли по матушке Волге-реке
Бежало-бежит тридцать три корабля,
Тридцать три корабля было без одного... [4]

Та же былина описывает не только пути, но средства передвижения, главным из которых был в древности корабль со всеми его атрибутами и достопримечательностями:

Один-от корабль лучше, краше всех.
Как на том корабле было написано —
Нос написан был по-змеиному,
А корма-то по-звериному;
Тут кодолы, канаты были шелковые,
Паруса-то были из семи шелков,
А тыя-то коржинья позолоченые [5].

В былинах упоминаются по разным поводам города Чернигов, Муром, Суздаль, Углич. Трудно сказать, почему именно эти, а не другие города остались в народной памяти. Чернигов и Суздаль хороши по-своему, но только в Киеве можно прославиться. Муром — город, в области которого родился знаменитый Илья Муромец.

Гораздо чаще былины адресуются к географии зарубежной, чем к отечественной. Это имеет свое объяснение: эпос обращен к русским людям, воспевая русскую землю, нравы, обычаи, историю, а поэтому молчаливо исходит из той естественной посылки, которая считает знание своей страны само собой разумеющимся.

Стремление к познанию — одна из самых характерных черт былин. Любознательность проявляется в эпосе по любому поводу, отражая собой тот еще период, когда знание и опыт находились в начальной стадии своего развития. Проведать, узнать что-то доселе неизвестное, добыть новые сведения — характерная черта Ильи Муромца, заставляющая его совершать самые невероятные подвиги и многократно подвергаться опасности, которой он пренебрегал во имя познания. Вообще стремление к достижению знания, мудрости характерно для многих героев эпоса. Правда, рациональное знание здесь переплетается с иррационализмом: наряду с проведова-нием новых земель и народов и обучением наукам былинные персонажи (подобные Волху Всеславьевичу) занимались волхованием, магией и оборотничеством . Видно, что опытное знание еще не отделилось окончательно от оккультных представлений о свойствах природы и человека.

Удивление перед окружающим миром — постоянное свойство эпоса. Оно сквозит в каждой былине, в каждой части эпического рассказа. Про людей, сложивших былины, можно с полным правом сказать, что удивительное было с ними рядом. Былина не хочет удивить, не занимается нарочитой занимательностью, чтобы заставить слушателя внимать с неослабевающим интересом. Это — естественное чувство, вполне понятное для времени, когда человек стал покорять могучие силы природы и одновременно осознавать самого себя. Все это не могло не вызывать удивления в самом субъекте познания — человеке, потрясенном тем, что ему теперь открылось в мире, изумленном своей собственной мощью и величием природы. Однако, несмотря на гигантский шаг вперед, который сделало человечество в познании мира, многое все еще оставалось непознанным, непонятным и страшным. Опасны были путешествия, всякий выезд за пределы общины или тем более страны. Поэтому всякий отъезд считался полным опасностей от всякого рода действительных и воображаемых бедствий:

А пошел молодец на чужу сторону,
На злодеюшку, парень, пошел незнакомую.
Не несут, молодца, меня ноги резвые,
Не глядят у молодца да очи ясные,
А катится буйна голова со могучих плеч [7].

Наиболее широкие познания в географии зарубежного ми- j pa содержат новгородские летописи. Это и понятно — новгородские купцы и ушкуйники отваживались ходить далеко от родины на все четыре стороны света. Садко «на черных на кораблях» из Новгорода двинулся по Волхову, откуда вышел в Ладожское озеро, из него в Неву, «на сине море» (т. е. Балтийское), а уже оттуда неожиданно для современного читателя «воротил он в Золоту орду» [8]. Корабли другого новгородца, Василия Буслаева, бежали по Ильменю, доплыв до Каспийского моря, а затем через реку Иордань достигли Иерусалима. Легко заметить, что по мере удаления от Новгорода реалистическое описание морских путешествий сменяется былинным. Это можно объяснить только одним: чем дальше от родных мест, тем меньше действительных познаний, которые для объяснения в духе того времени заменялись фантастикой, вполне устраивающей древнерусского человека. Отсутствие точных знаний сказители восполняли выдумкой, фольклорными сведениями, верными лишь в указаниях общего направления движения.

Географические познания былин вырисовываются в следующем объеме. На севере эпос знает Поморье и «подсеверную страну», на западе — Литву, Волынец, Подольскую землю, «Волшанское царство», на востоке — Индию и Бухару, но больше всего стран знает эпос в общем направлении с севера на юг через Киевскую Русь: «землю Поленецкую» (Половецкую), Золотую, Каменную и Большую Орду, Хвалынское море, Царьград, а также реку Евфрат и город Иерусалим. Даже из этого лаконичного перечисления легко можно сделать два главных вывода. Первый заключается в том, что народ знает лучше всего пограничные Древнерусскому государству страны, что вполне естественно — они описаны без всякой фантастики. Второй вывод уводит нас в русскую древность: почти точное знание великого пути «из варяг в греки» говорит нам об исторической памяти былины.

Характерное явление для той ступени познания, которая нашла свое отражение в былинах, представляет собой этноцентризм. Былины считают русские порядки, нравы и обычаи эталоном, который они распространяют на другие народы. Эпос переносит нас в разные страны, и там, где он живописует этнографические черты, там везде наивно описываются Древнерусские обычаи. Типична в этом отношении былина о Дюке Степановиче, «молодом боярине» «Индии богатой», отражающая простодушные народные представления о богатстве и жизни вне своей этнической группы.

Эпос резко отличает русский народ и русскую страну от других стран и народов. Однако, кроме татар, которые характеризуются Киевским циклом былин всегда одинаково враждебно, и в какой-то степени Литвы, именуемой иногда «поганой», а иногда «хороброй», былины относятся к другим народам дружественно. Это нашло особенное отражение в той же былине о Дюке, в которой с наивным восхищением описывается чужая страна, достигшая необыкновенного материального благополучия. Чувство уважения к чужой культуре сквозит в эпосе при рассказах о Царьграде, гостеприимством дышит былина об иностранном госте Соловье Будимировиче и т. д. Этноцентризм носит противоречивый характер как историческое явление. С одной стороны, он представляет собой начальную сторону культуры народа и означает кроме всего прочего ограниченность данной этнической группы. С другой стороны, этноцентризм — показатель сознания этнической группой своей особности как отдельной народности — явления несомненно прогрессивного.

Временные, как и территориальные, представления былин характерны для раннего средневековья. Это так называемое событийное время, исчисляемое не единицами времени, или линейным временем, а происшествиями, событиями, фактами. В соответствии с обобщающим характером своего повествования эпос мыслит крупными историческими фактами, даже если речь идет об отдельном герое. Впрочем, событие, связанное с каким-либо персонажем, всегда идет на фоне исторического действия — войны, далекого и важного по своим общественным целям путешествия, выполнения важного государственного поручения и т. п. Былины элиминируются даже от таких категорий первоначального исчисления времени, как зима, весна, лето, осень. Кстати сказать, погода тоже не интересует былину. Вообще природа воспринимается в эпосе только эмоционально-направленно в связи с теми событиями, которые встречаются герою на его пути. Действие былины всегда происходит в светлое время дня, не сопровождаясь никакими, за очень редким исключением, атмосферными явлениями. Эпические события развертываются стремительно, без всяких отклонений или отступлений от главной темы. Былина не приурочивает факты к какому-либо времени. На первый взгляд может показаться, что все происходит в один день, как в классических комедиях, хотя по логике вещей ясно, что этого не может быть. Однако течение времени от прошлого к будущему былина представляет себе совершенно ясно, поднимаясь даже до философских обобщений.

Движение времени от прошлого к будущему представлено в былине «Святогор и гроб» символически, в виде смены одного поколения другим. Илья Муромец, представитель нового, более молодого поколения, олицетворяющий будущее, принимает эстафету действия и силы у уходящего из жизни богатыря Святогора. Неумолимое время отсчитало уже срок жизни старшего витязя—он умирает вопреки желанию Ильи и своему собственному, никакие попытки отсрочить конец не приводят к должному результату, крышка гроба намертво захлопывается. Время объективно, и никакие силы не в состоянии его остановить. Даже прославленные герои, обладающие титанической силой, подвластны времени. Все попытки бороться с ним бессмысленны и бесполезны. Таков закон жизни:

Илья принялся он да за крышку ведь —
Как крышка тут будто приросла,
Никак не мог, не может да ведь крышки взять...[9]

Линейное время, по всей видимости, позднейшее наслоение в былинах. Оно признается с философской точки зрения. «Бессрочного времени на свете нет», — утверждает былина «Идолище сватается за племянницу Владимира» [10]. Это означает уже наступление нового этапа в исчислении времени: от событийного оно становится линейным, исчисляемым единицами времени. Впрочем, линейное время применяется в былинах лишь в одном случае — при подсчете возраста героев. Так, Волху Всеславьевичу исполняется полтора часа возраста, затем семь, десять, двенадцать и пятнадцать лет, а Илья Муромец сидел на печи тридцать лет и т. д. Таким образом, линейное исчисление времени не характерно для былины и применяется ею ограниченно. Вообще числа в былинах имеют эпическое значение и не выражают действительного количества: тридцать три, семь, сорок и т. п. Это, как правило, числа, навеянные древней магией.

В связи со сказанным становится понятным отсутствие хронологического исчисления в эпических сказаниях. Былина не заботится о точном или даже приблизительном хронологическом подсчете времени. События текут направленно — от прошлого к настоящему, не возвращаясь к исходному пункту, но рассказ нередко содержит в себе анахронизмы, которые наслаиваются по мере устной передачи былины из уст в уста, от одного поколения сказителей к другому. Так в былинах появляются кремневые ружья, Ермак Тимофеевич становится современником Ильи Муромца (правда, младшим), а Соловей Будимирович, стоя на палубе древнего корабля, глядит вдаль в подзорную трубу [11].

Но как бы ни было спутано хронологически течение событий и действий разновременных героев, эпос верен себе в главном — эпоха, о которой рассказывает народ, всегда одна и та же. Это — время расцвета Киевской Руси, княжения «ласкового князя Владимира». Былины всегда рассказывают только об этой эпохе, никогда от нее не уклоняясь.

«Народ, — писал Б. Д. Греков, — более точно наметил основные вехи периодизации своей истории. Не бестолковую толкотню и бессмысленные драки воспевал он в своих былинах. Время беспрерывных феодальных войн, время «всеобщей путаницы» наступило позднее, и в былинах этот период не отражен: героев-богатырей тогда уже не стало. Этот период нашей страны нашел свою оценку не в былинах» [12].

Исторический опыт удельной Руси не мог быть поучительным, а представлял отрицательное явление своими раздорами, приведшими Русскую землю на край национальной гибели. Поэтому народ вычеркнул его из своей памяти. Таким образом, этноцентризму русского героического эпоса логически соответствует, если так можно выразиться, хроноцентризм — временные границы лишь одного-единственного исторического периода. То и другое в конечном итоге может быть объяснено мировоззрением соответствующего времени, обусловленного относительным недостатком опыта и знаний.

Другая, тесно связанная с первой причина того, что эпос признает лишь один период в истории Руси, заключается в самом характере былин. Киевский период — героический, прославленный блеском побед, смелыми далекими походами, богатый замечательными событиями и историческим смыслом. Этот период как нельзя более тематически соответствует былинному духу в отличие от времени феодальной раздробленности, «бестолковой толкотни и бессмысленных драк», пользуясь образным выражением Б. Д. Грекова. Былина никогда не опускается до изображения мелких событий, ее постоянная тема — героика. Русские былины уже давно вышли за рамки общины или города. Предмет русского героического эпоса — народ, государство Русское, раскинувшееся в пространстве, вступившее в интенсивные отношения с соседними странами, имеющее сложные отношения внутри. Все эти векторные силы истории широко охватываются былинами, хотя время от времени кое-где выступает былое нерасчлененное в сознании древнейших времен единство человека и природы.

Таким образом, история как знание для былин — это история русского народа. Все остальные народы появляются и исчезают только в связи с ним и не являются самостоятельным объектом. Основная территория исторических действий — Киевская Русь в границах ее расцвета, а временной период — княжение Владимира. Таковы первоначальные границы исторического знания Древней Руси, представленные былинами.

Важнейшей государственно-политической задачей Киевской Руси было единство страны, от которого зависела судьба русской народности, ее жизнь и смерть, а что это было именно так, доказала участь соседних с Киевом народов, исчезнувших навсегда под ударами монголо-татар. Вот почему главным социальным заказом для всех видов идеологии было единство Руси. Общая неустойчивость структурных связей раннефеодального общества распространялась на мораль, семейный и общественный быт, религию и т. д. Укреплению всех этих основ общества того времени и посвящены былины.

Сама память о прошлом, попытка воскресить великие деяния предков были выражением единства происхождения, а значит, и реального единства народа. Обращение народа к прошлому есть вернейший показатель сознания или начала его самосознания, своей особности, самостоятельного развития. Вместе с тем это первая ступень в понимании связи прошлого и настоящего, истории и современности. Это первое применение генетического, т. е. исторического, метода, пока еще совершенно стихийное. Народ, осознавая свое прошлое, впервые определяет свое место в пространстве и времени, пусть даже в самом легендарном исчислении того и другого. Но начало уже сделано, а последующее развитие — вопрос времени.

Осознание своего единства русским народом было его важнейшей исторической задачей, одним из стимулов экономического, политического и культурного развития Руси. Эта великая идея была довольно зыбкой реальностью, сначала действительно существующей в той или иной степени, а затем ставшая мечтой русского народа, тем идеалом, к которому он стремился на протяжении нескольких веков своей истории, наполненных братоубийственной междоусобной борьбой и кровавым татарским игом. Тема единства сил пронизывает почти все былины Киевского цикла. Ее осознает и настойчиво проводит наиболее последовательный выразитель народных чаяний Илья Муромец. Он лучше других видит, какую грозную опасность представляет собой нашествие монголо-татар:

Тут старыя казак да Илья Муромец,
Он поехал по раздольицу чисту полю,
Не мог конца-краю силушке наехати.
Он повыскочил на гору на высокую,
Посмотрел на все на три-четыре стороны,
Посмотрел на силушку татарскую —
Концфкраю силы насмотреть не мог [13].

Убедившись в смертельной угрозе, нависшей над Русью, Илья приходит к выводу о необходимости объединения сил всех русских богатырей («поотведать счастья великого») как единственном способе отпора ненавистному врагу и со свойственным ему железным упорством все время возвращается к его осуществлению, не жалея сил. Илья Муромец обращается к богатырям, собравшимся «в том белом шатре», со страстным патриотическим призывом:

Крестный ты мой батюшка, Самсон Самойлович,
И вы, русские могучие богатыри!
Вы седлайте-тко добрых коней,
А-й садитесь вы да на добрых коней,
Поезжайте-тко да раздольицо чисто поле,
А-й под тот под славный стольний Киев-град.
Как под нашим-то под городом под Киевом
А стоит собака Калин-царь,
А стоит со войскамы великима,
Разорить хотит он стольний Киев-град,
Чернедь-мужиков он всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить,
Князю-то Владимиру да со Опраксой-королевичной
Он срубить-то хочет буйны головы.
Вы постойте-тко за веру, за отечество,
Вы постойте-тко за славный стольний Киев-град,
Вы постойте-тко за церквы ты за божии,
Вы поберегите-тко князя Владимира
И со той Опраксой-королевичной!

Однако богатыри отвергают призывы Ильи Муромца:

А-й не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольний Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Опраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их, и поит, да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира [14].

Тогда Илья Муромец вступает с татарами в бой один. Но даже «славный богатырь святорусский» не в состоянии побить «той силушки великии». Только добившись наконец объединения сил, витязи во главе с Ильей Муромцем одерживают победу над, казалось, непобедимым врагом.

В призывах Ильи Муромца к единению сил уже ясно слышится мысль о необходимости целостности государства, единства его народа и территории, государства и веры. Характерным для эпоса является возвышенное представление о власти, получившей образное художественное воплощение в князе Владимире.

Однако, как ни значительна была княжеская власть, которой былины воздают должное, самое важное значение в государстве имеет народ, достойный, по былинным воззрениям, высокой славы. Народ (крестьяне) поит и кормит страну (Микула), оберегает ее от внутренних неурядиц (разбойников), защищает от внешних врагов и охраняет княжескую фамилию. Эпос подчеркивает, что, несмотря на то что князь жалует бояр и купцов, они в решительную минуту отказываются выступить в защиту государства:

Уж как все на пиру да пьяны-веселы,
А Владимир-князь по грынюшке погуливат,
Горючима слезами умывается,
Тонким беленьким платочком утирается.
Говорил тут Владимир таково слово:
«Уж вы ой еси, князья, мои бояра,
Уж как те же купцы, люди торговые!
А у нас-то ведь по городе-то Киеве
А зло несчастьицо, братцы, состоялося,
Безвременье велико повстречалося:
Подошел под Киев-город Кудреванко-царь,
Он со тем же со зятелком, племянником,
Он со тем же со зятем со любимые,
Он со тем со племянником с родимым-е.
А у зятелка много силы, множество,
У племянничка силочки три тысячи,
У самого Кудреванка числа-смету нет».
Отказалися князья, его бояра,
Уж как те же купцы, люди торговые:
«Мы не можем со князем думу думати,
Мы не можем со князем мысли мыслити»[15].

Князь вынужден тогда обратиться к «крестьянам, людям рабочим», которые и выручают страну, выдвигая из своей среды (причем былина подчеркивает, что из самых низов, почти со «дна») богатыря «Ваську низку пьяницу». Для вя-щего унижения князя былина устраивает встречу князя и пьяницы в кабаке, где Васька беспробудно пьет уже три месяца [16].

Былина недвусмысленно указывает на тех, кто является истинным спасителем отечества, тех, кто достоин славы и почестей, чьи подвиги и победы следует петь в эпических стихах. Тот же мотив о неверных боярах и купцах и народе, всегда готовом встать на защиту родины, повторяется в былине «Идолище сватается за племянницу Владимира» [17]. Эпос способствовал самопознанию народа, его уверенности в своих силах, его оценки как решающей силы страны, от которой зависят государство и князь. Стоит ли говорить, что социальная роль былин в этом отношении, как и во многих других, была особенно важна?

Былины имели своей целью поднять дух русского народа в его тяжелой борьбе с восточными, южными и западными врагами, вселить уверенность в свои силы, в конечную победу, в светлое будущее. Былина не скрывает опасностей и силы врага. Нигде он не изображается слабым или малочисленным. Напротив, противник везде превосходит русскую силу, что соответствует исторической действительности. Особенно многочисленны татары, несметные полчища которых постоянно фигурируют в былинах. Храбрость богатырей — не состояние минутного аффекта, порыва, а обдуманная смелость, диктуемая сознанием необходимости защиты родины, долга по отношению к ней, т. е. высшая степень состояния человеческого духа, заставляющего идти на подвиг во имя великой идеи:

Как выходит Михайло из бела шатра,
Садился Михайло на добра коня,
Развертывал трубку подзорнюю,
Он смотрел во луга во Кургановы:
Уже сколько стоит лесу темного
Да и столько поганых татаровей;
Да и сколько в чистом поли кувыль-травы,
А того более поганыих татаровей.
И тут-то молодца страх-то взял:
«Как куда мне-ка ехать, куда коня мне гнать?
Как ехать мне в луга — так убиту быть,
А домой мне-ка ехать — нечем хвастати».
И как поехал он в луга во Кургановы,
И уж он луком перебил силы — сметы нет,
Копьем переколол силы — сметы нет,
Да и палицей прибил силы — сметы нет,
Да и саблей перерубил — сметы нет... [18]

Былина никогда не обещает легкой победы— она всегда достается дорогой ценой, наивысшим напряжением, как правило, последним, нечеловеческим усилием, почти силой отчаяния, когда уже, казалось бы, поражение неизбежно и враги окончательно берут верх своей многочисленностью. В этом отношении эпос даже выработал с течением времени своеобразный трафарет: когда все виды оружия выходят из строя, обломившись о тела бесчисленных врагов, богатырь хватает одного из них за ноги и телом его добивает остальных.

И наконец того измена состоялася,
И у туга лука тетивка порвалася,
Булатняя палица поломалася,
Копье в череню расшаталося,
Востра сабелька пополам переломилася.
И обступили поганые татарове
Да и хочут добра молодца с коня стащить.
Ино его была головушка удалая,
Да и вся была натура молодецкая.
Как скочил Михайло с добра коня,
А хватал он поганого татарина
За его ли за поганые за ноги,
Начал он татарином помахивать,
Куда махнет — туды улица,
Назад отмахне — переулочек.
И то оружье по плечу пришло,
Прибил он татар до единого...[19]

Все боевые схватки, все бои и турниры эпос заканчивает обязательной победой своих богатырей и никогда — их поражением. И это не примитивный, «квасной» патриотизм, не намеренное искажение исторической истины, а социальный расчет, политическая тенденция, имеющая целью поднять дух народа, возбудить его патриотические силы, заставить его осознать свои неистраченные возможности. Многие былины выражают мечты русского народа об освобождении от вражеского ига, пророчески предсказывая поворот событий истории, который приведет к тому, что русские будут не отдавать, а взимать дань, а татары — ее платить. («Не возьмем везти от князя Владимира, не возьмем от него дани-пошлины, — говорит Добрыня Никитич. — Мы попросим от собаки Батура Батвесова, мы попросим от него дани-пошлины») [20].

Последующее государственное укрепление Руси, ее успехи в борьбе с захватчиками чутко улавливаются былинами, которые проникаются уверенностью в силах русского народа, его непобедимости.

Эпический литовский король говорит своим племянникам:

Ай не дам я вам теперь прощеньица,
Ай не дам я вам да благословеньица,
Это ехать вам да на святую Русь.
Еще кто ж езжал да на святую Русь,
Ай счастлив с Руси да не выезживал [21].

Идейные позиции былин предстанут перед нами еще более великими, если представить себе то ошеломляющее моральное потрясение, которое пережил русский народ, испытавший смерч татарского натиска. Но, несмотря на страшный удар, народ сохранил веру в конечное освобождение. Эту веру, которая поддерживала жизнь в русском народе, сохранили и приумножили былины, вдохновлявшие русских людей на борьбу. В трехсотлетней борьбе русского народа за свое освобождение былины играли роль совести русского народа, взывавшей к единению и собиранию сил, мужеству и самопожертвованию. Без этого морального состояния, без этой нравственной подготовки, в которой былины сыграли немалую роль (она не поддается формализации), победа на Куликовом поле была бы невозможна. Состоянию народного духа, воле к победе былины придают решающее значение в жизненной борьбе. В этом смысле русский эпос имел ярко выраженную агитационную функцию, своеобразный публицистический характер. Нельзя не отметить и необыкновенную целеустремленность и упорство былин, в течение нескольких столетий из поколения в поколение призывавших русских людей на святую борьбу со страшным врагом.

Не менее выпукло в эпосе выглядят его этические функции. На первый план здесь выступает идейность воспитания на образцах, выдвигаемых былиной. Былины воспитывают любовь к родине, уважение к общественным интересам, к народу. Образцом этих качеств постоянно выступает все тот же Илья Муромец, который без рассуждений бросается на помощь Киеву, с презрением отказывается от богатств, которые сулит ему враг за измену, не знает устали в борьбе с врагами родины и сознательно выбирает себе всегда самый трудный и опасный путь.

Личное былина всегда отодвигает на второй план перед общественным, частное — перед общим. В конфликте Ильи Муромца с сыном былина считает личное столкновение недостаточным для сюжета и добавляет сюда общественные коллизии, приписывая сыну антирусские, антигосударственные намерения. Вместе с тем семья как одна из важнейших клеток общественного организма занимает большее место в былинных сюжетах. Можно не сомневаться, что внимание, которое эпос уделяет семье, имеет утилитарный смысл — воспитания в духе укрепления патриархальной семьи и в то же время гуманного отношения к женщинам и детям. Былина не забывает подчеркнуть почтение к родителям как важную этическую норму. В семейных отношениях, так же как и в общественных, эпос проповедует верность. Это относится, как и понятно при наличии патриархальных отношений, прежде всего к женщине, измена которой карается самым жестоким, варварским образом:

Отходил Иванушко Годинович
На свою волю от сыра дуба,
А-й хватае Настасьюшку за желту косу,
Сбивае Настасью о сыру землю,
Отсек у ней губы ведь как с носом прочь:
«Этых мест мне не надобно —
Этыма местамы несчастливым целовалася».
Копал глаза со косицами:
«Этых мест мне не надобно —
Этыма местамы несчастливым смотрелася».
Отсек у ей руки по локотам прочь:
«Этых мест мне не надобно —
Этыма местамы несчастливым обнималася».
Отсек у ей ноги по коленам прочь:
«Этых мест мне не надобно —
Этыма местамы несчастливым заплеталася».

Интересно, что даже в описании супружеской измены эпос непременно соединяет ее с изменой национальной: женщина, изменившая мужу, как правило, соединяет свою судьбу с врагом Руси. Тот же мотив общественного осуждения особенно резко звучит в тех случаях, когда былина бичует распущенность, виновницей которой всегда является женщина и очень редко, да и то мельком, в этом грехе обвиняется мужчина. В былине, специально посвященной этой проблеме («Добрыня и Маринка»), разврат, колдовство и вражеские силы подаются в неразрывном единстве и жестоко наказываются Добрыней Никитичем, представителем народного начала.

Таким образом, семейная мораль понимается былиной как важнейшая общественно-этическая норма государственного значения, нарушение которой рассматривается не только как преступление против общественно установленных норм, но и как антигосударственное.

Былины указывают место человека на земле, цель его существования. Человек, согласно былинным воззрениям, живет для общества, для борьбы за всеобщее благо, за народное счастье, за торжество правды на земле. Добро в конечном итоге должно восторжествовать — былины полны оптимизма, нередко наивного в своей первобытной чистоте. Эпос уверенно и бодро смотрит в будущее и живет этим будущим, добиться которого можно только в постоянном борении. Враг силен, но народ сильнее, и в конечном итоге зло будет повержено. Эпос не считает Киевский период истории законченным — он как бы не рождался и не умирал, а существует все время. Понимая жизнь как борьбу, былины не проводят конечную грань истории, потому что за ней идет, в противоречие с былинным оптимизмом, не лучший, а худший период жизни страны. Характерно, что герои былин — богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович не умирают, а продолжают всегда стоять на страже Руси, на защите народных интересов. И это не прием, имеющий целью создать иллюзии перспективы, а потребность в прошлом увидеть будущее, черпать уверенность в традициях, объяснить настоящее прошлым. Да, Киев в осаде, и народ терпит бедствие, но это только вопрос времени: вернутся богатыри и государство будет спасено. <Есть редкие варианты былин, в которых богатыри терпять поражение, а иногда погибают (см. «Камское побоище».—«Былины», изд. 2. Л., 1957, стр. 139—148. Возможно, что эти варианты возникли в среде апокалипсически настроенных групп народа.>

Утверждая добрые традиции отцов и дедов, эпос дает место и новому отношению к человеку и к миру. Таковы обоснование государственного начала, единства Руси, порядка в стране (борьба с разбойниками), ростков гуманного отношения к женщине, отрицание первобытной необузданности и требования ограничения и самоограничения человека, идея служения общему в противовес эгоистическому началу. Несомненно, что все эти факторы, зафиксированные и пропагандируемые былинами, способствовали взаимопониманию и сплочению людей, что в свою очередь содействовало прогрессивному развитию разнообразных сторон общественной и частной жизни человека Древней Руси. По всей вероятности, в укреплении всех этих прогрессивных начал и состоит социальная функция русских былин как в древности, так и в последующие времена.

Былинные идеи, бывшие синтезом многовекового народного опыта, впитавшие в себя общечеловеческие темы, надолго пережили время и место своего рождения, став арсеналом, из которого русский народ постоянно брал средства, нужные ему для духовного подъема в тяжелые моменты борьбы с сильным врагом. В этом смысле можно сказать, что былинный голос звучит из глубины веков и сегодня. Став своеобразным учебником жизни, былины сыграли в истории русского народа большую организующую роль, постоянно и неустанно взывая к его патриотическому долгу, к освобождению порабощенной родины, к нравственному самосовершенствованию. Отражая народные мечты и чаяния, эпос был самобытной программой действий, в которой формулировались важнейшие цели и задачи, для решения которых напрягались все силы страны.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ "ПОЗНАНИЕ ПРОШЛОГО"

[1] О соотношении мифа и героического эпоса см.: В. Я. Пропп. Русский героический эпос. М., 1958; Б. А. Рыбаков. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963; Е. М. Мелетинский. Происхождение героического эпоса. Ранние формы и архаические памятники. М., 1963; Б.Н.Путилов. Русский и южнославянский героический эпос. М., 1971, и др.

[2] «Былины», стр. 105—108.

[3] Там же, стр. 292.

[4] Там же, стр. 382.

[5] Там же.

[6] Там же, стр. 54 и др.

[7] Там же, стр. 89.

[8] Там же, стр. 231.

[9] Там же, стр. 50—51.

[10] Там же, стр. 300.

[11] Там же, стр. 56, 134—138, 383.

[12] Б. Д. Греков. Киевская Русь. М., 1949, стр. 6.

[13] «Былины», стр. 123.

[14] Там же, стр. 124—125.

[15] Там же, стр. 156—157.

[16] Там же, стр. 157—158.

[17] Там же, стр. 299—304.

[18] Там же, стр. 192.

[19] Там же.

[20] Там же, стр. 197.

[21] Там же, стр. 215.

[22] Там же, стр. 270.

К оглавлению :: На следующую страницу

К началу страницы