В.Г. Мирзоев
“Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли”
Москва, "Мысль", 1979.

К оглавлению :: На следующую страницу

ЛЕТОПИСИ. ВЗГЛЯД НА ПРЕДМЕТ ИСТОРИИ

Если мифотворчество — первый, а эпос — второй, то летописи — третий период познания исторического прошлого. Былины и летописи долгое время параллельно сосуществуют, взаимно обогащая друг друга, причем летописи заимствовали нередко свои материалы из былин, а былины — из летописей. Одна из причин такого положения заключалась в том, что героический эпос стал духовной принадлежностью народа, в какой-то мере классовым признаком русского крестьянства, эксплуатируемого класса, а летописи с самого начала своего существования выражали преимущественно интересы господствующего меньшинства, главным образом верхов общества.

Таким образом, устное творчество питалось народными соками, все более и более принимая «низовой» характер, а письменное все больше отходило от демократических черт, которые оно имело вначале, и все более выражало классовые интересы «верхов». Русская народная культура оставалась верной былинной форме вплоть до конца XIX —начала XX в. Народ не имел возможности непосредственно выразить свои думы и чаяния в другой, более современной форме. Историческая обстановка сложилась таким образом, что именно в эпосе, унаследованном от седой старины, народ мог наиболее свободно и в доступном ему жанре выразить свое отношение к прошлому, а через него и к настоящему, черпать духовные силы, необходимые ему для борьбы.

Русский героический эпос позволял народу в иносказательной форме древних былин не только осуждать действия современных ему князей, воевод и бояр, но и широко черпать из этого родника древней мудрости веру в победу и оптимизм во взглядах на свое будущее.

Между былинами и летописями не происходило прямой полемики, непосредственной идеологической борьбы, хотя,если судить в широком плане, они были посвящены одной и той же тематике. Говоря по существу об одних и тех же событиях, былины и летописи совершенно по-разному освещали одни и те же факты. Правда, толкуя об этом, нельзя забывать о поэтической фантазии былин и «сухой прозе» летописей. Но как бы там ни было, былины посвящены народному счастью, отдавая народу главную роль в историческом действии, а летописи видят в прошлом только действия князей, управляющих историческими событиями.

Былины и летописи чутко реагировали каждая по-своему на изменения в исторической обстановке. Особенно это касается былин, устная форма которых позволяла быть им очень гибкими: выдающиеся сказители добавляли от себя новые оценки давних событий, продиктованные переживаемым моментом, особенно если это касалось проявлений классовой борьбы. Прежние события и даже герои причудливо сублимировались в современное состояние.

Приблизительно то же самое можно сказать и о летописи. Она по существу делала (в принципе) то же самое, хотя ее в неизмеримо большей, чем былину, степени ограничивала письменная форма. Вне всякого сомнения, летописец, хотя в общем довольно осторожно, обрабатывал материал как предшественников, так и новый, им добытый, по своему разумению стараясь достоверно отразить свою эпоху. Подобно героическому эпосу, летопись была сборником фактов и идей — плода творчества различных авторов в различные времена, соединенных в общем плане одной идеей, заданной эпохой в целом. В этом смысле, несмотря на огромную разницу между историческим эпосом и историческими повестями, существует принципиальное совпадение. Все дело в сущности состоит в дозировке, в вольности обращения с материалом — совершенно свободном в эпосе (сохраняется лишь сюжет, канва произведения) и в гораздо большем самоограничении летописца, скованного письменным текстом своего предшественника [1].

Однако между летописями и былинами больше различий, чем сходства. Летопись отрицает эпос так же, как эпос отрицает мифологию. Прежде всего письменность является одним из важнейших признаков перехода человечества к цивилизации. Хорошо известно, что деление истории человечества на дописьменную и письменную эпохи имеет под собой важную основу. Переход к письменности вообще был величайшим скачком в истории человечества, перевернувшим его представ-дения о мире, его отражение действительности, способствовавшим развитию общих и специальных знаний о мире, закреплению культурных достижений. Особенно большое значение имел переход к письменности для гуманитарного знания, для идеологии человечества вообще. Письменность произвела революцию в системе отношения к идеям, мыслям, понятиям и формулировкам. На месте туманных, аморфных по своему структурному смыслу стихов, выражающих поэтическую фан- тазию автора-сказителя былинных произведений, появляется проза, напоминающая формулировки, отражающая собой качественно новый строй мышления.

Письменная форма фиксации теснейшим образом связана и с его содержанием, являя собой совершенно иной подход к явлениям, начало рационального, реалистического подхода к событиям и идеям, хотя еще во многом (как и всегда бывает в действительности) несущего на себе груз старых понятий, унаследованных от предшествующей эпохи.

Письменность теснейшим образом связана с рациональным мышлением. Она уже не позволяет разгуляться фантазии, ставит летописцу довольно тесные рамки, заставляя его держаться границ, близких к реальному осмыслению, заниматься поисками истины. Конечно, дело здесь не только в изобретении алфавита, которое само было результатом длительного развития разнообразных сторон человеческой деятельности, в том числе экономических, социальных и культурных факторов, т. е. всеобщего комплекса прогрессивного развития мира, в результате которого и могло появиться буквенное письмо.

Летописный период знаменует собой выделение истории как самостоятельной отрасли знания. Если былины представляли собой сумму знаний, достигнутых народом в его духовном (нематериальном) развитии, то летописи — результат закономерного хода специализации, разложения синтетического знания на составные части, характерного для человечества на ранних ступенях его развития.

История как знание о прошлом отделяет себя прежде всего от эпоса, а также от литературы агиографического, религиозного и, если можно так выразиться, публицистического содержания. Выделившееся историческое знание относится ко всем остальным отраслям познания как к источникам, исполь-зуя их в своих довольно ясно очерченных целях. Объектом исторического знания становится человек, общество во всех его социальных и временных проявлениях. Рудименты животного мира, сохранившиеся в былинах в виде непосредственного участия зверей в событиях исторического прошлого, совершенно исчезают в летописях. В летописных повестях действует не народ, а князья, военачальники и бояре. Место народных богатырей, олицетворяющих широкие народные массы, в летописях занимают действительно существовавшие государственные деятели. В связи с реальным содержанием магические действия, еще так характерные для былинного рассказа, осуждаются и предаются анафеме летописцами, но вера в различного рода знамения остается.

Летопись проникнута официальной религиозной идеологией. Составленная преимущественно монахами, отнюдь не равнодушными к политическим страстям, летопись изгоняет тот языческо-христианский дух, который пропитывает былины. Летописцы непримиримы к суевериям, они неутомимо борются с остатками древнейших представлений, еще бытующих в народе. Мышление летописца нередко имеет форму абстрактных рассуждений, он выдвигает и пропагандирует основы христианской философии, возвышенный характер которой постоянно подчеркивает. В этом смысле летопись уже недоступна во многом народному пониманию, она — удел феодальной элиты, которой понятна византийская христианская ученость.

Неизмеримое значение имеет летопись как первичная форма исторических произведений в накоплении знаний о прошлом. Теперь оно приобретает фиксированную форму, прочно закрепленную буквенным письмом на пергамене. Летопись может быть изменена и даже в отдельных случаях фальсифицирована, в ней могут иметь место разночтения одного и того же текста, но по сравнению с былинами сделан неизмеримый по своей важности шаг — содержание повести остается по своему смыслу в неизменном виде, годном для изучения, критики и толкования.

Летопись в отличие от исторического эпоса логично, в строгом хронологическом порядке излагает события исторического прошлого. События не смещены, как в былинах, а последовательно развиваются от года к году, размещаясь во времени. Погодное изложение, являющееся важнейшим летописным признаком, выглядит реакцией на исторический эпос, совершенно не придававший значения датировкам. Напротив, хронология имеет для летописца величайший, даже религиозный смысл, который он видит в божественном провидении, управляющем историей человечества.

Сохраняя в письменном виде содержание исторических произведений различных авторов в разное время, вполне пригодное для изучения, летопись превращает передачу исторического опыта в систему. Собственно, сама летопись представляет собой живой пример этой системы, сложную структуру» создававшуюся в течение длительного времени целым коллективом авторов, живших в разное время и передававших друг другу эстафету письма, умения, навыков и идей исторического творчества. Каждый последующий автор заимствовал не только фактический материал, но методы своего предшественника. Если былины оставались безымянными — их создатели неизвестны, то летопись дает нам первые зачатки авторства: летописец как бы невзначай, обычно в уничижительной форме сообщает о себе: кто он, где он жил и как его зовут. Правда, авторство часто бывает сомнительно — не всегда ясно, автор ли это или просто переписчик.

Былинное отношение к тексту очень вольное — здесь нет определенных ограничений, кроме, пожалуй, сохранения сюжета. В летописи же вырабатываются определенные традиции в этом отношении. Летописец бережно относится к творению своего предшественника. Он не трогает самого текста, только позволяя себе, да и то сравнительно редко, вставки, так называемые интерполяции, в тех случаях, когда ему кажется, что предыдущий автор что-либо пропустил или просто не разобрался в существе дела.

Летописи далеко оставляют за собой былины в рационализме изложения и понимании событий. Летописные идеи носят гораздо более глубокий, более абстрактный характер, выработанный на основании тогдашней учености. Письменные исторические повести ближе к истинному отображению событий, они вырабатывают целый ряд исторических понятий, неизвестных эпосу и даже чуждых его духу художественного произведения.

Летопись — это уже историческое знание, преддверие подхода к прошлому, последняя ступень, ведущая к рациональному способу познания мира. Исторический эпос, предшествуя летописям, сам со временем становится источником летописных произведений. Появление летописи дает возможность отделить автора от его произведения, дать последнему возможность жить в веках независимо от своего создателя. Письменная летопись является первым опосредованным звеном между автором и читателем, между летописцем и временем. Вместе с тем летопись, превращая слушателя в читателя, становится в отличие от исторического эпоса уделом сравнительно узкого круга образованных людей, способных читать и понимать написанное. Однако не стоит жалеть об этом письменность превращает историческую повесть в документ, текст которого практически неизменен и в достаточной степени рационален, чтобы пережить века и стать основой научного познания прошлого.

Летопись свидетельствует о том, что на новую ступень поднялось и самосознание народа. Если былины воспринимают свой народ и его обычаи как эталон, по которому измеряется все остальное, то летописное сознание смотрит на этот предмет гораздо. шире, обнимает большее количество фактов, делает гораздо более глубокие и широкие выводы. Летопись реально знает ближайших и более далеких соседей, более или менее представляет их отличные от своего народа черты, а это дает возможность и лучше осознать самого себя, свой народ, увидеть свои национальные особенности. Но рядом с отличиями всегда встает сходство. Летопись на фоне ясно видит близость между родственными народами, их общие этнографические черты, одинаковость их происхождения и историческую общность.

Сходство и различие народов, населяющих мир, наводят неизбежно летописца на размышления по поводу тех или иных свойств общественного и частного быта иноплеменников и соплеменников, а это в свою очередь заставляет летопись обратиться взором и к собственному народу, увидеть его уже иными глазами, предоставляет широкое поле для сравнения. Этноцентризм переходит в летописях на более высокую страдию патриотизма, питаемого памятью о великих подвигах предков, создавших страну и государство, заложивших основу современного летописцу величия его державы.

Летопись уже осознает положение своей страны, своего государства в общей системе мира. Она ищет место своего народа в истории, его значение в ходе мировых событий. Летопись пытается по-своему осмыслить действия своего народа, его стремления. Историческая повесть резко отделяет свой народ от других, сосредоточивая изложение на местных событиях, связанных с историей своей страны. Непременным условием самосознания, выраженного в летописях, является выделение своего народа среди остальных, его особности, даже «избранности», его высокой миссии, будто бы предопределенной провидением. Эти понятия все более растут и возвышаются в летописи в соответствии со становлением государства, его ростом и расширением. История, зафиксированная в летописи, становится важнейшим фактором роста этого народного самосознания, представляющего собой одно из важнейших условий общего развития народа вообще.

Летописцу доступна связь между прошлым и настоящим. Прошлое само по себе представляет для него величайшую ценность как память народа, кладезь мудрости, накопленной предшествующими поколениями. Летописца интересует генетическая связь прошлого с настоящим, происхождение существующих в его время устоев. Он пытается извлечь уроки истории, привлечь внимание современников к опыту прошлых поколений, найти черты, сходные между тем, что было, и тем, что есть. Политические комбинации, войны, победы и поражения связываются автором исторических повестей с факторами, зародившимися ранее происходивших в его время событий государственной жизни.

Появление летописей помимо ряда других причин было следствием расширения потребности в исторических знаниях. Содержание, формы и методы исторического эпоса устарели и не годились уже для тех более близких к практике целей, которые общество ставило перед историческим знанием. Летописи отвечали по своей форме и содержанию тому объективному заказу, который делало им общество. Они не только освящали исторической давностью принципы, положенные в основу жизни современного им классового общества, но и настойчиво пропагандировали их, критикуя и даже бичуя всякого рода отклонения от принятых норм.

Постепенно летопись становилась острым оружием в политической борьбе, утверждавшим права и законность действий правителей, стремившихся в отдельных случаях использовать конкретные исторические факты в своих политических интересах. Это, однако, не означает, что между летописцами и их сюзеренами-правителями существовало полное согласие. В отдельные моменты истории летописания между его центрами — монастырями и князьями имели место резкие разногласия, сопровождаемые репрессиями против летописцев. Летописание вообще рассматривалось как дело государственного значения, и сами летописцы хорошо сознавали степень своей ответственности перед государством и обществом, даже потомками. Это одна из причин того величавого, эпического, торжественного тона, которым окрашена летопись, сознающая важность задач, стоящих перед ней.

В отличие от исторического эпоса, выдвигающего широкие, подчас грандиозные обобщения, летопись стремится вобрать в себя наибольшее количество фактов, имеющих главным образом политико-религиозный характер. Летописец вникает не только в события решающего значения, он живо интересуется и подробностями, деталями различных происшествий. Исторические повести сохраняют нам детали происшествий, особенно красочных и эмоциональных в тех случаях, когда сам автор был очевидцем событий, а не сообщал о них из вторых или третьих рук. Если обобщения былин заставляют их проходить мимо индивидуализации событий, то летопись проявляет больший интерес к личности, ее чувствам и своеобразию восприятия ею действительности. Однако народу были недоступны дорогие, написанные на пергамене летописные повести, хранящиеся за семью замками в монастырях и дворцах; в былины летописные известия проникали лишь в редких случаях, по-видимому переданные понаслышке.

«Начальная летопись», или «Повесть временных лет», вобрала в себя не только первоначальный опыт исторического знания, накопленного на Руси в предшествующую эпоху. Она восприняла достижения европейской исторической мысли и ее богатые традиции, созданные еще античным миром, великие достижения которого во всех областях знания общеизвестны. Не преувеличивая и не преуменьшая этого важного положения, надо сказать, что византийская культура и ее успехи в историческом знании, несомненно, были одним из факторов, без учета которых было бы трудно объяснить тот высокий уровень, которого достигло русское летописание в самом начале своего существования.

Нельзя согласиться с известным советским историком Н. Л. Рубинштейном в его общей оценке летописного периода, принижающей уровень и значение последнего, но следует признать справедливыми те причины, которые он приводит для объяснения высокого совершенства «Повести временных лет». Одна из них—сама историческая русская действительность, ее особенности. «Другой источник отмеченного явления,— писал Н. Л. Рубинштейн, — лежит в общем развитии культуры. Период раннего феодального развития народов Европы еще не оторвался от предшествующего античного периода мировой истории и культуры. Традиции античной культуры еще сохраняются в первый период развития феодализма и вооружают писателя-летописца совершенными литературными приемами, высокими классическими образцами, определяющими литературно-художественный уровень его произведений, а в известной мере и самую трактовку исторических явлений. И эта традиция обрывается, отмирает и глохнет как раз с торжеством феодальной раздробленности.

Эти литературные традиции античного мира в Византии перейдя на Русь, со своей стороны сказались при складывании и развитии древнерусской летописи, в известной мере обусловили ее большую высоту, ее преимущества перед Западом» [2].

Величию первого в нашей отечественной истории государства соответствовало выдающееся историческое произведение — всемирно известная летопись «Повесть временных лет» (XII в.) [3]. Она представляет собой энциклопедию исторических знаний своего времени, сборник идей и фактов, зафиксированных различными авторами, концентрированный сгусток политической мудрости раннего русского средневековья. «Повесть» указывает на место славян в истории и обращается к прошлому Киевской Руси, убедительно доказывая на его фактах ту большую роль, которую она сыграла и еще призвана сыграть в судьбе европейских, и особенно восточноевропейских, народов и вообще во всемирной истории.

Понятие всеобщей (всемирной) истории доступно летописцу. История славян развертывается в окружении различных народов и племен, от взаимодействия которых и зависит первоначальная и последующая история Киевского государства и его ближайших и далеких соседей. В основе этих понятий лежат Библия, византийские хроники и собственные сведения летописца. Философская посылка составителя, внушенная ему христианским вероучением, несомненно, носит прогрессивный характер: она исходит из понятия единства человеческого рода. Всеобщая история представляется летописцу прежде всего как взаимосвязь между народами, обусловливающая их историю, миграции, войны, торговые и культурные взаимоотношения. В конечном итоге эта взаимосвязь, это единство человеческого рода объясняются единством происхождения человека — божественного акта, в результате которого от Адама и Евы произошел человеческий род. «Повесть» отлично представляет себе отдельные племена и их этническую особенность. Главным моментом, определяющим отношение авторов «Повести» к тому или иному народу, было его религиозное состояние на данный исторический отрезок времени. Всемирная история в целом делится для летописца на два важнейших периода—дохристианский и христианский, причем первый является по существу подготовительным, лишь предшествующим второму. В соответствии с этим летописцы и оценивают прошлое каждой этнической группы, с которой им приходится встречаться на страницах повествования. Несмотря на всю свою абстрактность и ограниченность, такой взгляд на единство человечества открывал перед историческим знанием новые перспективы, позволяющие ему рассматривать историю как взаимодействие народов в составе единого человечества.

Идея единства человеческого рода была тесно связана с понятиями всеобщей истории, по-новому выраженным христианством. Стремление христианской религии стать мировой породило не только обращение ко всем народам без изъятия, игнорирование национальных перегородок, но и новый смысл в понятии всеобщности судеб человечества. Последнее управляется единым промыслом по неисповедимым для человека законам, имея ясно выраженную конечную цель исторического развития. Воля провидения объединяет все народы, какими бы различными они ни были. Это создало почву для понятия исторической всеобщности рода человеческого, который делится на отдельные племена и народы, равные между собой перед лицом всемогущего бога. Это, конечно, не означало признания фактического равенства.

Библейский рассказ, которым пользуется летописец, повествующий о том, что в начале «был единый народ», хорошо подходил под христианскую схему единства человечества, подтверждая генетически существование нераздельной общности людей в библейском прошлом. История вавилонского столпотворения и последующего акта божественного вмешательства, закончившегося смешением и новым разделением народов, Для летописца является началом исторического периода, который он берется описывать уже сам, отделяя один народ от другого и определяя конкретное описание своей темы. Для авторов «Повести временных лет» славяне представляют собой одну из многочисленных ветвей человечества, занявшую Запад и северные страны.

В соответствии с понятием о единстве человеческого рода Коренным образом изменились представления о территориальных рамках истории. Эпическая география, расплывчатая, нередко допускающая фантастические (эпические) отклонения, пользующаяся отрывочными сведениями бывалых людей, ограниченная лишь известиями о соседних странах, резко отличается от летописных данных. Летопись оперирует уже знаниями, построенными на рационалистическом отношении к действительности, ее не устраивает, как правило, объяснение чудесным. За исключением, естественно, Америки и Австралии, остальной мир, хотя бы и частично, известен летописцам.

Вот как определяет географические знания «Повести временных лет» выдающийся русский ученый, один из основоположников исторической географии в России — Н. П. Барсов: «Мир, известный Начальной летописи, может быть нанесен на нынешнюю географическую карту в следующих пределах: на север границею его служит параллель от Уральского хребта к Невскому устью (приблизительно по 60° с. ш.), затем побережье Балтийского моря, южное побережье Немецкого моря и Британии; с запада океанические берега Европы и частью Африки; на юге крайние страны, известные ей: в Африке у побережья Средиземного моря и течение Нила, в Азии — Аравия и Индия; на востоке — Бактрия, Каспийское море и Волга. Выработанное уже древними географами деление земли на части света Начальной летописи неизвестно. Она не знает ни Европы, ни Азии, ни Африки. Она делит известный ей мир по странам света: на восток, страны полуденные, полунощные и западные, причем в общих чертах восток должен соответствовать Азии, захватывая часть Восточноевропейской равнины за Доном и Волгою, юг — Африке, запад и полунощье — Европе» [4]. Зато Н. П. Барсов отмечает исключительные по своей полноте знания, обнаруженные летописью в описании славянских племен, расселившихся по Восточноевропейской равнине, что представляло важнейший вклад в древнюю географию.

Пользуясь космографией византийских хроник, заимствуя сведения о европейском побережье у норманнов, летописцы дополняли их местными данными, в точности которых можно не сомневаться. Полнота и достоверность данных о народах Восточноевропейской равнины, данная в «Повести», резко отличается от общих, лишенных деталей сведений, почерпнутых из иностранных сочинений или взятых из вторых рук. Описывая славянские племена, летописцы свидетельствовали о народе, в котором они жили сами, о среде, им хорошо известной и родной.

Естественно, что значительное территориальное расширение границ исторического знания не могло не отразиться существенным образом на самом предмете знания о прошлом. Оно прежде всего нарушило ограниченность представлений, мышления.

Мир представляется летописцам во всей его широте, он наводит на мысль о разнообразии путей исторического развития, дает резкие отличия народов в общественном и частном быте, ломает привычные представления о категориях социальной жизни. Если идея о единстве человеческого рода наводила летописцев на мысль о сходстве между народами, то накопление знаний по древней географии и этнографии заставляло их невольно думать о той разнице, которая существует между отдельными странами и людьми, их населяющими. Эти бросающиеся в глаза черты сходства и различия обязывали авторов «Повести» применять в своих описаниях первые попытки сравнительно-исторического метода, делать выводы, основанные на изучении широкого материала исторического и географического содержания.

Еще более разительная перемена по сравнению с прошлым происходит в отношении летописцев к хронологии. Исторический эпос равнодушен к линейному времени. Эпические события происходят в течение одного периода, сказитель не чувствует времени, оно застыло в былинах, герои которых вечно молоды. Хронология летописи является реакцией на хроноцентризм исторического эпоса. Линейное время становится для летописца важнейшим фактором, фундаментом истории, основным звеном, связующим прошлое и настоящее. Поскольку человечество, как и весь существующий мир, управляется божественной силой, помыслы которой неизвестны людям, как и средства этого управления, то между событиями можно установить только одну связь, ощутимую и возможную для понимания,— временную. Общие причины движения мира лежат вне сознания летописца, ему остается лишь устанавливать первичные конкретные связи между непосредственными событиями. Основой этой конкретности является время, течение которого уносит события уже происшедшие и приносит новые, которым еще суждено совершиться.

Время, по понятиям летописца, одно из величайших начал мира, результат божественного творения. Время само по себе имеет важнейшее значение в истории. Даже если ничего не произошло, что казалось бы важным летописцу, он обозначает год пустым, приводя одну дату без рассказа о событиях. Время идет бесконечно от прошлого к настоящему и от него к будущему, а потому оно имеет для летописца значение само по себе как самостоятельный и важный, если не самый важный фактор: состояние общества и государства не Может оставаться тем же самым уже потому только, что время идет. История для летописца — это прежде всего цепь событий во времени. Каждое событие имеет свое начало во времени, свое течение и свой конец. Вне времени для летописца нет событий — основополагающая идея, имеющая для будущего развития исторического знания огромный смысл. Именно из такого понимания времени как основы событий появляются элементы генетического метода, явственно проступающие в «Повести временных лет», которая каждый раз, когда к этому имеется возможность, пытается установить начало того или иного события.

По существу генетический характер исторического знания как определяющий устанавливается в летописный период его развития. Такое понимание, даже фетишизация времени как фактора исторического процесса заставляют летописцев не только излагать события в хронологической последовательности (что было величайшим достижением исторического знания), но и разрывать события, если они не укладываются в рамки одного года. Летописец жертвует связностью (логикой) изложения ради временной последовательности, потому что для него хронология истории важнее ее событий. Причинность для летописца совпадает с понятием «время», потому что течение событий определяется последним, в конечном счете решающим фактором истории. Время изменяет людей и события, беспрерывно, с определенной скоростью приближая их к предначертанному свыше концу. Поэтому причинность не играет для летописцев столь большой роли в историческом действии, хотя они и пытаются понять не только временную, но и конкретную связь между событиями.

В основу исчисления времени летопись кладет христианскую эру, заимствованную восточными славянами из Византии и трансформированную в соответствии с местными культурными традициями [5]. Этим самым по сравнению с эпическим знанием был сделан колоссальный шаг вперед. Стремление к точному исчислению времени не могло ограничиться только хронологическими выкладками авторов летописи. Оно должно было распространиться и действительно распространилось на все другие стороны летописания. Оно придало летописи фактологическую четкость, субъективное стремление к точности (по-своему понимаемой в то время донаучного знания), изысканию и сохранению фактов рационального содержания. Здравый смысл уже стал получать свое право на существование в качестве критерия исторического знания.

Ставшее знаменитым вступление «Повести временных лет» автор начинает с библейской легенды о потопе, имея целью дать широкую картину мировой истории и определить место славянского племени на земле, во времени и в пространстве. Летописец отбрасывает допотопную историю мира, изложенную в Библии, и обращается сразу к событиям, которые, по его мнению, дали в своем общем движении начало славянским народам, — цели его исторического повествования. Летописец настаивает на древности славянской истории. Славяне — Иафетово племя, потомки третьего сына Ноя, а через него они происходят от тех 70 и 2 народов, которые сам господь бог рассеял по всей земле [6].

Обращаясь к высшему авторитету исторического знания средневековья — Библии, летописец считает доказанным древнейшие корни, из которых произошли восточные славяне. Из-начальность происхождения славян имела важное значение для авторов «Повести». Это был принципиальный вопрос, определяющий собой все остальные. Древность народа, чуть ли не вышедшего непосредственно из рук самого бога, — это ли не доказательство его исторического значения, его избранности провидением, его культуры и мудрости, его претензий на место среди других племен? Древность истории народа была для средневекового историка основным постулатом его последующих рассуждений, прочной, как ему казалось, основой его последующих исторических и политических построений. Историческая древность делала традиции и реликвии священными, придавала им особый смысл. Вот почему летописец боролся, даже сражался пером против инакомыслящих, тех, кто сомневался в его утверждениях относительно возраста славянской истории, ее хронологических рамок.

Общая главная цель, которую ставили перед собой авторы «Повести», было познание прошлого, сохранение памяти о минувших событиях, о том, «как было», фиксация источников, с тем чтобы позднейшие поколения не утратили памяти о деяниях предков. Это необходимо знать для назидания. Опыт прошлого, связанного с настоящим, позволяет отсеять вредное от полезного, ложь от правды. Немалую роль в сознании летописца играло почитание предков, создавших те условия жизни, в которых жило современное автору поколение. Однако летописец не идеализирует прошлое, потому что оно очень похоже на настоящее — те же страсти, проявление добра и зла, борьба.

И все-таки прошлое представляется авторам «Повести» значительным, великим, предметом гордости, овеянным славой побед и больших свершений. «Повесть» как бы обращается к сущему поколению и призывает быть достойным бывшим, уже ушедшим из жизни, но оставившим после себя память. Реальность прошлого и хочет сохранить для настоящего и будущего летопись, в этом состоит ее цель, которую автор формулирует в первой части заглавия своего выдающегося произведения: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и Как возникла Русская земля» [7]. Хотя это название также формулируется и в византийской «Хронике» Георгия Амар-тола [8], которая использована при составлении «Повести», тем не менее это не может считаться простым заимствованием. Летописцы всем своим сочинением показали, что они по-сво-ему осмыслили, «сопережили» это понятие, вложили в него свое глубокое содержание.

Для авторов «Повести» характерна последовательность в выборе исторических проблем для решения. Тема сочинения точно обозначена и целеустремленна. Это—Русская земля, Киевская Русь. Об остальных странах упоминается лишь в тех случаях, когда это уместно. «Повесть» очень редко уклоняется от своей основной темы. Отклонения имеют место в основном в двух случаях: описания личного участия авторов в событиях исторического значения и вставок документов или нарративных источников, имеющих глубокий политический смысл (например, «Поучение» Владимира Мономаха). В тематическом отношении летопись напоминает одежду, крепко и в общем ладно сшитую, но состоящую из разных кусков материи разного цвета, качества и размера.

«Повесть» в названии ставит перед собой три последовательные проблемы, которые она собирается решить. Первая из них — «откуда пошла Русская земля», т. е. постановка задачи чисто исторического, генетического свойства. Летописец стремится проникнуть в глубины истории своего народа и найти там ее истоки. Вторая проблема, идущая на смену первой, — «кто в Киеве стал первым княжить» — имела для авторов «Повести» не менее принципиальное значение. Единству государства должен был как его наиболее важная основа соответствовать единый княжеский род, управлявший Русью. Размножение княжеского рода вело за собой дробление уделов и междоусобную войну, которая могла вестись только членами княжеского рода: все пришлые со стороны претенденты не только увеличивали бедствия братоубийственной распри, но и становились самозванцами, не имеющими никаких прав на участие в этой борьбе за власть между родственниками. Третья проблема, также обозначенная в заглавии «Повести», — «как возникла Русская земля» — связана с задачей раскрыть перед читателем исторически реальную картину роста государства.

Историческая схема летописцев выходит далеко за рамки средневекового мышления своей научной смелостью и широтой охвата предметов исторического исследования. Конечно, во многом это можно объяснить талантом авторов, но одним дарованием ограничить объяснение нельзя. По всей видимости, дело здесь заключается в общем высоком уровне культуры и социально-экономического развития Киевской Руси, достигнутом в XII в. Высокий взлет гуманитарной культуры, широкие связи со странами Западной Европы, важные политические задачи, стоявшие перед «державой Рюриковичей», создали благоприятные условия для появления выдающегося исторического произведения.

«Повесть временных лет» вобрала в себя, несомненно, не только политический опыт своих авторов, а была в известной степени отражением той суммы положительных знаний, которая накопилась в прогрессивной среде наиболее выдающихся представителей господствующего класса (каким был, например, Владимир Мономах), идеи которых, далеко идущие в оценке настоящего, прошлого и будущего, были зафиксированы летописцами. Помимо сказанного сама обстановка, в которой создавалось летописное произведение, была очень тревожной, чреватой грядущими бедами. Сгущение внутриполитической и внешнеполитической обстановки, взаимное истребление в княжеских усобицах русских людей, признаки будущего оскудения — все это не могло не вызвать тревогу в среде дальновидных людей, перед глазами которых все более рельефно вставала картина возможной катастрофы. Сложившиеся обстоятельства общественной жизни весьма _ способствовали «прозрению» мыслящих, достаточно подготовленных в ученом и политическом смысле людей, в умах которых складывались зрелые исторические и политические идеи, объективно отображавшие современные им условия и указывавшие путь выхода из создавшегося положения. Идеи такого круга киевского общества и отражали в своей «Повести» летописцы.

Общим предметом «Повести временных лет» были конкретные исторические события, восстановление реального пути народа от первых шагов его исторического существования до создания и развития Киевского государства, от родовых и племенных объединений до начала заката мощной державы, далеко распространившей свои владения. В связи с этим стоит упомянуть то немаловажное обстоятельство, что летопись включила в свой рассказ обстоятельное обозрение славянской истории эпохи родового, первобытнообщинного строя. Этот историко-географический факт весьма необычен для автора-монаха, который, казалось, должен был стыдиться языческой поры истории своего народа и по возможности скрыть ее или так или иначе обойти в своем повествовании. Однако он рассказывает о «зверином обычае» отдельных славянских племен, Делая это с объективностью ученого. По всей вероятности, этому есть несколько причин. Доказывая древность славянского народа, летописец не может обойти факты, связанные с первобытным образом жизни предков современного ему народа. Правда, он не заметил, что описание плохо согласуется с той библейской историей о столпотворении и разделении народов, от одного из которых произошли славяне. Если поверить летописцу, то рассеянные из Вавилона народы явно Деградировали в своем общественном быте.

Языческий образ жизни первобытных славян позволял летописцу рисовать неприукрашенную картину их отношений Потому, что на противопоставлении язычества и христианства по существу построена в идеологическом отношении вся «Повесть». Поэтому, чем более «нечистыми» и «срамными» были обычаи славянских племен до принятия христианства, тем чище они выглядели после крещения.

Наконец, поляне изображаются летописцем особо, он выделяет их как племя, ушедшее в своем развитии гораздо дальше своих соседей, как значительно более культурных и благонравных людей. Вряд ли здесь летописец особенно погрешил против истины, потому что поляне были основателями Киева и всей Киевской Руси. Поэтому, придерживаясь фактов, летописец мог одновременно воздать должное (может быть, только чуть-чуть приукрашенное оценкой) своим соплеменникам, историей которых он справедливо гордился.

Содержание «Повести» составляют политическая и церковная история, а также отдельные элементы разных сторон исторического процесса. Главное место уделено войнам, занимающим в древней и средневековой историографии основное внимание историков и хронистов. Примат военного содержания в средневековых исторических сочинениях несомненен: он продиктован самой жизнью. Бесконечные войны средневековья создавали тревожную, изменчивую обстановку, полную всякого рода неожиданностей, ставили на карту само существование княжеств и династий, возбуждали народный дух, тяжело отзываясь независимо от побед и поражений на благосостоянии страны. Шум побед, горечь и позор поражений, радость и отчаяние попеременно сменяли друг друга, создавая видимость главного течения исторического процесса по военному руслу. Большая, незаметная для глаза работа, в результате которой создавалось то главное, что составляло основу истории страны, — материальные и духовные ценности, оставалась малоприметной для летописцев.

Внешние события совершенно отвлекли летописцев от внутренних глубинных процессов истории. Понадобилось очень много времени, прежде чем историки стали обращать внимание на процессы внутреннего развития общества. В этом смысле авторы «Повести» не вышли за пределы своего времени. «Повесть временных лет» рассказывает историю князей, а не народа. Правда, народ не исключен из исторического действия совершенно — летопись уделяет ему место в отдельные моменты истории Киевской Руси, но не больше. Канву истории составляют действия политических руководителей, от их решений зависит тот или иной поворот в событиях государственной важности.

Классовые позиции летописца не всегда точно уловимы, а подчас даже противоречивы. Дело в том, что летопись — результат коллективного авторства, использовавшего разнообразный материал, почерпнутый из всех слоев общества и сохраненный нередко в малоизмененном виде. Поэтому в текст «Повести» проникли идеи, характерные и для демократически и аристократически настроенных кругов общества. Сами же летописцы занимали позицию, типичную для слоев общества, заинтересованных в единстве государства, сильной власти, внутреннем мире. Идейная позиция летописцев густо закрашена христианской идеологией помощи бедным, униженным и несчастным, проповедью терпения и всепрощения.

«Повесть временных лет» резко отличается по своей структуре и содержанию от современных работ подобного рода. В ней нет глав или обозначений каких-либо частей. Все идет, как уже было сказано, в порядке хронологической последовательности, год за годом. Довольно часто встречаются интерполяции, разрывающие повествование, вставляются отдельные рассказы или документы, которые летописцам казались важными в историческом отношении. Особого порядка в повествовании летопись не имеет: оставив рассказ на середине, разорвав его вставкой, летописец вновь может вернуться к нему, повторив фразу, на которой он раньше остановился. И тем не менее летопись имеет свою четкую внутреннюю структуру, независимую от внешней хронологии, а исходящую из общих принципиальных исторических позиций летописца. Основываясь на монархическом принципе развития истории, авторы «Повести» делят ее на периоды правления стольных киевских князей, начиная с того момента, «кто в Киеве стал первее княжить». Эта первая в нашей отечественной историографии периодизация на много веков утвердилась в русской истории.

Изучение содержания «Повести» свидетельствует с несомненностью о том, что основным объектом ее было государство. С самого начала летописца занимают вопросы расселения славянских племен, занимающих территорию Восточноевропейской равнины, расширения границ, завоевания новых земель и народов. Поддержание внутреннего мира и порядка, приобретение новых областей — вот основные функции государства, как их понимает «Повесть». Государство олицетворено высшим его представителем — князем. От его воли в конечном итоге зависит ход жизни страны. Советники имеют большое значение, но последнее слово всегда за высшим правителем. Поэтому государство для летописца это — князь и именно ему он посвящает свое повествование.

Понятие изменчивости объекта исследования доступно летописцу, однако в ограниченных масштабах своего времени . Это изменение в расширении территории страны, ее населения, размахе политики. Однако летописец часто не видит за этим изменения структуры общества, его внешних и внутренних связей, побудительных причин. Тем не менее на протяжении текста «Повести», составлявшейся в течение длительного времени несколькими авторами, можно проследить довольно явственное изменение предмета исторического исследования. Прежде всего это механическое увеличение суммы событий. Каждый летописец, как это уже было сказано, стремился дополнить предыдущий материал последующим, внося свою лепту в составление «Повести». Вместе с расширением Материала исторических фактов увеличивались территориальные и хронологические рамки исторического знания о Древней Руси. В частности, к первоначальному историко-географическому обзору летописец в конце своего повествования добавил сведения о Югре, в значительной степени расширяющей познания Киевской Руси о народах Зауралья. Что касается хронологии, то от недатированных или весьма смутно датированных событий летописец переходит к фактам, приуроченным к годам, потом месяцам, а в дальнейшем к числам, дням недели и даже часам.

Изменяется отношение к источнику. «Повесть» начинает указывать происхождение источника, имя очевидца, время получения сведений и место их происхождения. Само повествование становится подробнее, изобилует деталями. Происходит драматизация событий в «Повести», которая от эпического тона восточнославянского государства переходит к чисто реалистическим рассказам, насыщенным публицистическим содержанием, эмоциональным по форме изложения. Летописец обращается к диалогам, которые произошли или должны были, по его мнению, произойти.

После правления Ярослава летописцы забывают о тех проблемах, которые выдвигали их предшественники, начинавшие составлять «Повесть временных лет». Их уже не интересует славянское единство и место славян в истории, их международный и исторический престиж. Взгляд историка — современника событий упадка Древней Руси — сузился, не в силах разорвать магический круг интересов, связанных с княжескими междоусобиями. На неустойчивой почве бесконечных перемен и разорения, которые сопровождали раздоры князей, развились суеверия, усилился провиденциализм летописца. Он уже стал неотрывно фиксировать знамения, связывая с ними реальные события, которые следовали потом.

Божество в «Повести» уже не находится в неопределенной поднебесной выси, а спускается вниз, к людям, и принимает непосредственное участие в битвах. Летописец слит с предметом своего исследования, не пытается подняться выше своих современников и своего времени, познать нечто недоступное тем, кто его окружает, не ищет новых проблем и новых связей между фактами. Тревога за судьбы страны, по-волчьи раздираемой князьями, боровшимися за добычу, заслоняет от летописца все другие проблемы, заставляет его актуализировать свою тематику.

В целом же идеи «Повести временных лет», великие для своего времени, легли в основу русского летописания, длившегося до XVII в. включительно. Сама «Повесть» со временем превратилась в образец исторического повествования. Освященные временем, провозглашенные ею идеи оказались действенными и для последующих веков, историки которых учились у авторов «Повести» знанию и мастерству, патриотизму и гражданственности.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ "ВЗГЛЯД НА ПРЕДМЕТ ИСТОРИИ"

[1] О соотношении былин и летописей см. «Повесть временных лет», ч. 2. Приложения. Статьи и комментарии Д. С. Лихачева. Под ред. чл.-корр. АН СССР В. П. Адриановой-Перетц,. М.—Л, 1950, стр. 10—36 (далее — ПВЛ, ч. 2).

[2] Н. Л. Рубинштейн. Летописный период русской историографии.— «Ученые записки Московского государственного университета», вып. 93. История, кн. 1. М., 1946, стр. 8—9.

[3] «Повесть временных лет», ч. 1. Текст и перевод. Подготовка текста Д. С. Лихачева. Перевод Д. С. Лихачева и Б. А. Романова. Под ред. чл.-корр. АН СССР В. П. Адриановой-Перетц. М.-Л., 1950 (далее — ПВЛ, ч. 1).

[4] Н. П. Барсов. Очерки русской исторической географии. География Начальной (Несторовой) летописи. Варшава, 1885, стр. 7.

[5] Н. Г. Бережков. Хронология русского летописания. М., 1963.

[6] ПВЛ, ч. 1, стр. 206.

[7] Там же, стр. 205.

[8] В. М. Истрин. Хроника Георгия Амартола, т. 1. Пг., 1920, стр. 9.

[9] О движении исторических событий в «Повести временных лет» см. ПВЛ, ч. 2, стр. 25—26.

К оглавлению :: На следующую страницу

К началу страницы